Архитектор Борис Жежерин (1912-2006) об историке архитектуры Ипполите Моргилевском (1889-1942)

«Дорогие мои друзья!» — так всегда начинал свои лекции по истории архитектуры профессор Ипполит Владиславович Моргилевский, а затем с каким-то артистизмом в голосе вел захватывающие рассказы об истории самого древнего изобразительного искусства цивилизации — архитектуре.

Несколько раз в неделю — большой и грузный — Ипполит Вла­диславович появлялся в аудитории с огромной папкой под рукой, не торопясь, вынимая из неё большие фотографии, и ровным, с прек­расной дикцией голосом продолжал начатую в прошлый раз лекцию.

Рассказывал всегда увлеченно и удивительно интересно, связы­вая историю возникновения стилей с историей цивилизации и исто­рическими событиями прошлого.

Рассказ иллюстрировал фотографиями, гравюрами, офортами — поднимая и показывая их, восхищенно восклицал: «Вы только посмотрите, как грандиозно! Посмотрите только на эти колонны Карнакского храма — какая мощь и сила!»

Этими восторгами сопровождались все его лекции.

Ипполит Владиславович был уже известный, как у нас, так и за рубежом, историк архитектуры — особенно архитектуры Киевской Руси, Византии, Грузии, Армении, Ближнего и Среднего Востока, с энциклопедическими знаниями в этой области, владевший сво­бодно английским и французским языками и языками этих восточ­ных регионов.

Своими лекциями, эрудицией, увлеченностью он буквально заво­раживал нас, мы — какая-то часть студентов, тянулись к нему и после лекций задерживали его своими вопросами; он с удовольст­вием на них отвечал, очевидно, тоже нуждаясь в общении с нами.

Он был очень одинок, семья у него не сложилась, любимую дочь — Катеньку, забрала с собой оставившая его жена; друзей, похоже, тоже не было.

Где-то у одного из наших сокурсников мы встречали Новый 1936 год; пригласили Ипполита Владиславовича, он с радостью согласился — ему в его одиночестве мы — молодость — очевидно, были нужны.

Сначала было шумно и весело, а в застолье мы все быстро сник­ли, только Ипполит Владиславович один — большой и широкий, как вековой дуб среди молодняка, не хмелея, возглавлял новогоднюю застольную беседу, рассказывал новогодние истории и укоризненно го­ворил своей подвыпившей соседке Виктории Бернасовской: «Деточка, вы же пить не умеете! Маслом закусывать надо!»

В 1937 году, летом, в помощь себе Ипполит Владиславович пригласил нескольких студентов-дипломников, и меня в том числе, ру­ководить обмерной практикой студентов второго курса по обмеру киевских памятников архитектуры: Софийского собора, Успенского собора в Лавре, Андреевской церкви.

Я с группой из двенадцати студентов обмерял Андреевскую церковь.

По окончании практики мне почему-то понадобилось посетить Ипполита Владиславовича у него дома на Вознесенском спуске. Он очень обрадовался моему приходу, радушно принял меня.

Уже вечерело, и в комнате стоял полумрак, на столе стоял пате­фон с пластинкой, стакан и бутылка грузинского вина; усадил меня в кресло, налил вина, сел напротив у патефона, поставил пластин­ку и застыл в звуках — «Сулико». Детство его и молодость прош­ли в Грузии.

Он словно забылся — когда пластинка заканчивалась, он переставлял её вновь и вновь… Провожая, извинился за что-то.

Так я видел его в последний раз.

Уже после войны Павел Иванович, сторож Софийского запо­ведника, рассказал, что был очевидцем, как во время оккупации Ипполит Владиславович, изгнанный немцами из Софийского собора, умер, истощенный голодом, под его брамой.

 

Текст любезно предоставлен Вадимом Борисовичем Жежериным и публикуется впервые. При любом цитировании ссылка на nsau.org обязательна.